Маренго ночи в оконной рамке... Ваш ход, маэстро, не будем мешкать.
На белом поле рыдает дамка – ей так хотелось обратно в пешки.
Е2-Е8 – как имя бога. Пространство давит до нервной дрожи.
Свободы тоже бывает много, когда игру прекратить не можешь.
Колючий ужас стегает плетью, кураж по венам, как щёлочь, едкий:
Упасть с обрыва – почти взлететь, и... вернуться снова на ту же клетку.
Четыре вправо, четыре влево, но выбор, в общем, довольно скуден –
На плечи валится небо-невод, сплетённый богом из пыльных буден.
Обнимет, спутает лживой лаской, сотрёт из памяти боль финала.
Былое горе проворной лаской скользнёт внутри от конца к началу.
Е2-Е8. Снаружи вьюга. На кухне Гретхен печёт картофель.
Со скукой глядя в глаза друг другу, играют Фауст и Мефистофель.
(с)
На белом поле рыдает дамка – ей так хотелось обратно в пешки.
Е2-Е8 – как имя бога. Пространство давит до нервной дрожи.
Свободы тоже бывает много, когда игру прекратить не можешь.
Колючий ужас стегает плетью, кураж по венам, как щёлочь, едкий:
Упасть с обрыва – почти взлететь, и... вернуться снова на ту же клетку.
Четыре вправо, четыре влево, но выбор, в общем, довольно скуден –
На плечи валится небо-невод, сплетённый богом из пыльных буден.
Обнимет, спутает лживой лаской, сотрёт из памяти боль финала.
Былое горе проворной лаской скользнёт внутри от конца к началу.
Е2-Е8. Снаружи вьюга. На кухне Гретхен печёт картофель.
Со скукой глядя в глаза друг другу, играют Фауст и Мефистофель.
(с)