Ночь – это время для тех, кто смел. Ты не боишься, мальчик?
Ну вот так и сиди, из пальца тоску высасывая, чтоб оправдывать лень,
апатией зарастать. И такая клокочет непримиримость классовая между тем,
кто ты есть и тем, кем могла бы стать. Ну сиди так, сквозь зубы зло
матерясь да всхлипывая, словно глина, что не нашла себе гончара, чтоб
крутилась в башке цветная нарезка клиповая, как чудесно все было в
жизни еще вчера. Приключилась опять подстава, любовь внеплановая,
тектонический сдвиг по фазе – ну глупо ведь: эта жизнь по тебе
катается, переламывая, а ты только и можешь дергаться и реветь.
Вера-Вера,
ты не такая уж и особенная, это тоже отмазка, чтоб не пахать как все; а
война внутри происходит междоусобная, потому что висишь на чертовом
колесе, и повсюду такое поле лежит оранжевое, и дорог сотня тысяч, и
золотая рожь, и зрелище это так тебя завораживает, что не слезешь
никак, не выберешь, не допрёшь; тот кусок тебе мал и этот вот не хорош.
Да,
ты девочка с интеллектом да с горизонтом, с атласной лентой, с косой
резьбой; и такой у тебя под сердцем любовный склеп там, весь гарнизон
там, и все так счастливы не с тобой; потому что ты, Вера, жерло, ты,
Вера, пекло, и все бегут от тебя с ожогами в пол-лица; ты читаешь по
пальцам смугло, ресницам бегло, но не видишь, где в этот раз подложить
сенца.
Выдыхай, Вера, хватит плакать, кося на зрителя, это
дешево; встань, умойся, заправь кровать. Все ответы на все вопросы
лежат внутри тебя, наберись же отваги взять и пооткрывать. Бог не
требует от тебя становленья быстрого, но пугается, когда видит через
стекло – что ты навзничь лежишь полгода и, как от выстрела, под
затылком пятно волос с тебя натекло.
Ты же славно соображаешь, ты вихрь, ты гонщица, только нужен внутри контакт проводков нехитрых.
Просто помни, что вот когда этот мир закончится – твое имя смешное тоже должно быть в титрах.
(с)
апатией зарастать. И такая клокочет непримиримость классовая между тем,
кто ты есть и тем, кем могла бы стать. Ну сиди так, сквозь зубы зло
матерясь да всхлипывая, словно глина, что не нашла себе гончара, чтоб
крутилась в башке цветная нарезка клиповая, как чудесно все было в
жизни еще вчера. Приключилась опять подстава, любовь внеплановая,
тектонический сдвиг по фазе – ну глупо ведь: эта жизнь по тебе
катается, переламывая, а ты только и можешь дергаться и реветь.
Вера-Вера,
ты не такая уж и особенная, это тоже отмазка, чтоб не пахать как все; а
война внутри происходит междоусобная, потому что висишь на чертовом
колесе, и повсюду такое поле лежит оранжевое, и дорог сотня тысяч, и
золотая рожь, и зрелище это так тебя завораживает, что не слезешь
никак, не выберешь, не допрёшь; тот кусок тебе мал и этот вот не хорош.
Да,
ты девочка с интеллектом да с горизонтом, с атласной лентой, с косой
резьбой; и такой у тебя под сердцем любовный склеп там, весь гарнизон
там, и все так счастливы не с тобой; потому что ты, Вера, жерло, ты,
Вера, пекло, и все бегут от тебя с ожогами в пол-лица; ты читаешь по
пальцам смугло, ресницам бегло, но не видишь, где в этот раз подложить
сенца.
Выдыхай, Вера, хватит плакать, кося на зрителя, это
дешево; встань, умойся, заправь кровать. Все ответы на все вопросы
лежат внутри тебя, наберись же отваги взять и пооткрывать. Бог не
требует от тебя становленья быстрого, но пугается, когда видит через
стекло – что ты навзничь лежишь полгода и, как от выстрела, под
затылком пятно волос с тебя натекло.
Ты же славно соображаешь, ты вихрь, ты гонщица, только нужен внутри контакт проводков нехитрых.
Просто помни, что вот когда этот мир закончится – твое имя смешное тоже должно быть в титрах.
(с)